Неточные совпадения
Недаром наши странники
Поругивали мокрую,
Холодную весну.
Весна нужна крестьянину
И ранняя
и дружная,
А тут — хоть волком вой!
Не греет
землю солнышко,
И облака дождливые,
Как дойные коровушки,
Идут по небесам.
Согнало снег, а зелени
Ни травки, ни листа!
Вода не убирается,
Земля не одевается
Зеленым ярким бархатом
И, как мертвец без савана,
Лежит под небом пасмурным
Печальна
и нага.
На утро поднявшееся яркое солнце быстро съело тонкий ледок, подернувший
воды,
и весь теплый воздух задрожал от наполнивших его испарений отжившей
земли.
«Позволено ли нам, бедным жителям
земли, быть так дерзкими, чтобы спросить вас, о чем мечтаете?» — «Где находятся те счастливые места, в которых порхает мысль ваша?» — «Можно ли знать имя той, которая погрузила вас в эту сладкую долину задумчивости?» Но он отвечал на все решительным невниманием,
и приятные фразы канули, как в
воду.
«Конечно, — говорили иные, — это так, против этого
и спору нет:
земли в южных губерниях, точно, хороши
и плодородны; но каково будет крестьянам Чичикова без
воды? реки ведь нет никакой».
Нашел он полон двор услуги;
К покойнику со всех сторон
Съезжались недруги
и други,
Охотники до похорон.
Покойника похоронили.
Попы
и гости ели, пили
И после важно разошлись,
Как будто делом занялись.
Вот наш Онегин — сельский житель,
Заводов,
вод, лесов,
земельХозяин полный, а досель
Порядка враг
и расточитель,
И очень рад, что прежний путь
Переменил на что-нибудь.
— Хоть неживого, да довезу тебя! Не попущу, чтобы ляхи поглумились над твоей козацкою породою, на куски рвали бы твое тело да бросали его в
воду. Пусть же хоть
и будет орел высмыкать из твоего лоба очи, да пусть же степовой наш орел, а не ляшский, не тот, что прилетает из польской
земли. Хоть неживого, а довезу тебя до Украйны!
— Теперь благослови, мать, детей своих! — сказал Бульба. — Моли Бога, чтобы они воевали храбро, защищали бы всегда честь лыцарскую, [Рыцарскую. (Прим. Н.В. Гоголя.)] чтобы стояли всегда за веру Христову, а не то — пусть лучше пропадут, чтобы
и духу их не было на свете! Подойдите, дети, к матери: молитва материнская
и на
воде и на
земле спасает.
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы,
Один у низких берегов
Бросал в неведомые
водыСвой ветхий невод, ныне там
По оживленным берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов
и башен; корабли
Толпой со всех концов
землиК богатым пристаням стремятся...
Когда стемнело
и пароход стали догонять черные обрывки туч, омрачая тенями
воду и землю, — встретился другой пароход, ярко освещенный.
— Что это значит — мир, если посмотреть правильно? — спросил человек
и нарисовал тремя пальцами в воздухе петлю. — Мир есть
земля, воздух,
вода, камень, дерево. Без человека — все это никуда не надобно.
Попик плыл вокруг колоколов, распевая ясным тенорком,
и кропил медь святой
водой; три связки толстых веревок лежали на
земле, поп запнулся за одну из них, сердито взмахнул кропилом
и обрызгал веревки радужным бисером.
Когда он обогнул угол зеленого одноэтажного дома, дом покачнулся,
и из него на
землю выпали люди. Самгин снова закрыл глаза. Как
вода из водосточной трубы, потекли голоса...
Изредка, воровато
и почти бесшумно, как рыба в
воде, двигались быстрые, черные фигурки людей. Впереди кто-то дробно стучал в стекла, потом стекло, звякнув, раскололось, прозвенели осколки, падая на железо, взвизгнула
и хлопнула калитка, встречу Самгина кто-то очень быстро пошел
и внезапно исчез, как бы провалился в
землю. Почти в ту же минуту из-за угла выехали пятеро всадников, сгрудились,
и один из них испуганно крикнул...
Посидев еще минуты две, Клим простился
и пошел домой. На повороте дорожки он оглянулся: Дронов еще сидел на скамье, согнувшись так, точно он собирался нырнуть в темную
воду пруда. Клим Самгин с досадой ткнул
землю тростью
и пошел быстрее.
Раздалось несколько шлепков, похожих на удары палками по
воде,
и тотчас сотни голосов яростно
и густо заревели; рев этот был еще незнаком Самгину, стихийно силен, он как бы исходил из открытых дверей церкви, со дворов, от стен домов, из-под
земли.
Придерживая очки, Самгин взглянул в щель
и почувствовал, что он как бы падает в неограниченный сумрак, где взвешено плоское, правильно круглое пятно мутного света. Он не сразу понял, что свет отражается на поверхности
воды, налитой в чан, —
вода наполняла его в уровень с краями, свет лежал на ней широким кольцом; другое, более узкое, менее яркое кольцо лежало на полу, черном, как
земля. В центре кольца на
воде, — точно углубление в ней, — бесформенная тень,
и тоже трудно было понять, откуда она?
Задумывается ребенок
и все смотрит вокруг: видит он, как Антип поехал за
водой, а по
земле, рядом с ним, шел другой Антип, вдесятеро больше настоящего,
и бочка казалась с дом величиной, а тень лошади покрыла собой весь луг, тень шагнула только два раза по лугу
и вдруг двинулась за гору, а Антип еще
и со двора не успел съехать.
— А там совершается торжество этой тряпичной страсти — да, да, эта темная ночь скрыла поэму любви! — Он презрительно засмеялся. — Любви! — повторил он. — Марк! блудящий огонь, буян, трактирный либерал! Ах! сестрица, сестрица! уж лучше бы вы придержались одного своего поклонника, — ядовито шептал он, — рослого
и красивого Тушина! У того —
и леса,
и земли,
и воды,
и лошадьми правит, как на Олимпийских играх! А этот!
Земли нет: все леса
и сады, густые, как щетка. Деревья сошли с берега
и теснятся в
воду. За садами вдали видны высокие горы, но не обожженные
и угрюмые, как в Африке, а все заросшие лесом. Направо явайский берег, налево, среди пролива, зеленый островок, а сзади, на дальнем плане, синеет Суматра.
И горизонт уж не казался нам дальним
и безбрежным, как, бывало, на различных океанах, хотя дугообразная поверхность
земли и здесь закрывала даль
и, кроме
воды и неба, ничего не было видно.
Я все время поминал вас, мой задумчивый артист: войдешь, бывало, утром к вам в мастерскую, откроешь вас где-нибудь за рамками, перед полотном, подкрадешься так, что вы, углубившись в вашу творческую мечту, не заметите,
и смотришь, как вы набрасываете очерк, сначала легкий, бледный, туманный; все мешается в одном свете: деревья с
водой,
земля с небом… Придешь потом через несколько дней —
и эти бледные очерки обратились уже в определительные образы: берега дышат жизнью, все ярко
и ясно…
«Да неужели есть берег? — думаешь тут, — ужели я был когда-нибудь на
земле, ходил твердой ногой, спал в постели, мылся пресной
водой, ел четыре-пять блюд,
и все в разных тарелках, читал, писал на столе, который не пляшет?
— Не может
земля быть предметом собственности, не может она быть предметом купли
и продажи, как
вода, как воздух, как лучи солнца.
Нехлюдов сел у окна, глядя в сад
и слушая. В маленькое створчатое окно, слегка пошевеливая волосами на его потном лбу
и записками, лежавшими на изрезанном ножом подоконнике, тянуло свежим весенним воздухом
и запахом раскопанной
земли. На реке «тра-па-тап, тра-па-тап» — шлепали, перебивая друг друга, вальки баб,
и звуки эти разбегались по блестящему на солнце плесу запруженной реки,
и равномерно слышалось падение
воды на мельнице,
и мимо уха, испуганно
и звонко жужжа, пролетела муха.
Весна вышла дружная; быстро стаяли последние остатки снега, лежавшего по низинам
и глубоким оврагам; около
воды высыпала первая зеленая травка,
и, насколько кругом хватал глаз, все покрылось черными заплатами только что поднятых пашен, перемешанных с желтыми квадратами отдыхавшей
земли и зеленевшими озимями. Над пашней давно звенел жаворонок,
и в черной
земле копались серьезные грачи. Севы шли своим чередом.
Ибо зрит ясно
и говорит себе уже сам: «Ныне уже знание имею
и хоть возжаждал любить, но уже подвига не будет в любви моей, не будет
и жертвы, ибо кончена жизнь земная
и не придет Авраам хоть каплею
воды живой (то есть вновь даром земной жизни, прежней
и деятельной) прохладить пламень жажды любви духовной, которою пламенею теперь, на
земле ее пренебрегши; нет уже жизни,
и времени более не будет!
— Да ведь ты думаешь все про нашу теперешнюю
землю! Да ведь теперешняя
земля, может, сама-то биллион раз повторялась; ну, отживала, леденела, трескалась, рассыпалась, разлагалась на составные начала, опять
вода, яже бе над твердию, потом опять комета, опять солнце, опять из солнца
земля — ведь это развитие, может, уже бесконечно раз повторяется,
и все в одном
и том же виде, до черточки. Скучища неприличнейшая…
Кое-где
вода промыла глубокие овраги, по сторонам их произошли огромные оползни, но от обвалившейся
земли не осталось
и следа — бешеный поток все унес
и разметал по долине.
В природе чувствовалась какая-то тоска. Неподвижный
и отяжелевший от сырости воздух, казалось, навалился на
землю,
и от этого все кругом притаилось. Хмурое небо, мокрая растительность, грязная тропа, лужи стоячей
воды и в особенности царившая кругом тишина — все свидетельствовало о ненастье, которое сделало передышку для того, чтобы снова вот-вот разразиться дождем с еще большей силой.
На реке Гага, как раз против притока Ада, в 5 км от моря, есть теплый ключ. Окружающая его порода — диабаз. Здесь, собственно говоря, два ключа: горячий
и холодный. Оба они имеют выходы на дне небольшого водоема, длина которого равна 2 м, ширина 5 м
и глубина 0,6 м. Со дна с шипением выделяется сероводород. Температура
воды +28,1°; на поверхности
земли, около резервуара, была +12°. Температура воздуха +7,5°С.
От горячих испарений, кроме источника, все заиндевело: камни, кусты лозняка
и лежащий на
земле валежник покрылись причудливыми узорами, блестевшими на солнце, словно алмазы. К сожалению, из-за холода я не мог взять с собой
воды для химического анализа.
Земля, пригретая солнечными лучами, стала оттаивать; онемевшая было
вода ожила
и тонкими струйками стала сбегать по скатам,
и чем ниже, тем бег ее становился стремительнее; это подбодрило всех.
Долина последней речки непропорционально широка, в особенности в верхней части. Горы с левой стороны так размыты, что можно совершенно незаметно перейти в соседнюю с ней реку Кулумбе. Здесь я наблюдал такие же каменные россыпи, как
и на реке Аохобе. Воронки среди них, диаметром около 2 м
и глубиной 1,5 м, служат водоприемниками. Через них
вода уходит в
землю и вновь появляется на поверхности около устья.
Кругом все белело от инея.
Вода в лужах замерзла. Под тонким слоем льда стояли воздушные пузыри. Засохшая желто-бурая трава искрилась такими яркими блестками, что больно было на нее смотреть. Сучья деревьев, камни
и утоптанная
земля на тропе покрылись холодным матовым налетом.
Не успели мы отойти от бивака на такое расстояние, с которого в тихую погоду слышен ружейный выстрел, как дождь сразу прекратился, выглянуло солнце,
и тогда все кругом приняло ликующий вид, только мутная
вода в реке, прибитая к
земле трава
и клочья тумана в горах указывали на недавнее ненастье.
Был конец марта. Солнышко стояло высоко на небе
и посылало на
землю яркие лучи. В воздухе чувствовалась еще свежесть ночных заморозков, в особенности в теневых местах, но уже по талому снегу, по
воде в ручьях
и по веселому, праздничному виду деревьев видно было, что ночной холод никого уже запугать не может.
Река Угрюмая течет в широтном направлении. Узкая долина ее покрыта густым хвойно-смешанным лесом. Следы разрушительного действия
воды видны на каждом шагу. Лежащие на
земле деревья, занесенные галькой
и песком, служат запрудами, пока какое-нибудь новое большое наводнение не перенесет их в другое место.
Ночь была ясная
и холодная. Звезды ярко горели на небе; мерцание их отражалось в
воде. Кругом было тихо
и безлюдно; не было слышно даже всплесков прибоя. Красный полумесяц взошел поздно
и задумчиво глядел на уснувшую
землю. Высокие горы, беспредельный океан
и глубокое темно-синее небо — все было так величественно, грандиозно. Шепот Дерсу вывел меня из задумчивости: он о чем-то бредил во сне.
Мутная
вода шумящими каскадами сбегала с гор; листва на деревьях
и трава на
земле еще не успели обсохнуть
и блестели как лакированные; в каплях
воды отражалось солнце
и переливалось всеми цветами радуги.
Я подошел к краю обрыва,
и мне показалось, что от массы падающей
воды порой содрогается
земля.
Впоследствии во многих местах произошли повторные обвалы, позади сползшей
земли скопилась
вода и образовались водоемы.
Во время недавнего наводнения
вода сильно размыла русло реки
и всюду проложила новые протоки. Местами видно было, что она шла прямо по долине
и плодородную
землю занесла песком
и галькой. Около устья все протоки снова собираются в одно место
и образуют нечто вроде длинной заводи.
— Та птица Богом определенная для человека, а коростель — птица вольная, лесная.
И не он один: много ее, всякой лесной твари,
и полевой
и речной твари,
и болотной
и луговой,
и верховой
и низовой —
и грех ее убивать,
и пускай она живет на
земле до своего предела… А человеку пища положена другая; пища ему другая
и другое питье: хлеб — Божья благодать, да
воды небесные, да тварь ручная от древних отцов.
Ущелье, по которому мы шли, было длинное
и извилистое. Справа
и слева к нему подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом бежала
вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире
и постепенно превращался в долину. Здесь на деревьях были старые затески, они привели нас на тропинку. Гольд шел впереди
и все время внимательно смотрел под ноги. Порой он нагибался к
земле и разбирал листву руками.
Тонкий слой
земли едва прикрывает жесткую каменистую почву
и легко смывается
водой.
Большое дерево, подмытое
водой, при падении своем увлекает огромную глыбу
земли, а вместе с ней
и деревья, растущие поблизости.
—
Земля тоже люди. Голова его — там, — он указал на северо-восток, — а ноги — туда, — он указал на юго-запад. — Огонь
и вода тоже 2 сильные люди. Огонь
и вода пропади — тогда все сразу кончай.
Китайцы избегают их,
и, вероятно, не без основания: или
земля здесь плохая, или она затопляется
водой во время разливов Имана.
На другой день мы доехали до станции Шмаковка. Отсюда должно было начаться путешествие. Ночью дождь перестал,
и погода немного разгулялась. Солнце ярко светило. Смоченная
водой листва блестела, как лакированная. От
земли подымался пар… Стрелки встретили нас
и указали нам квартиру.
Когда я проснулся, мне в глаза бросилось отсутствие солнца. На небе появились слоистые облака,
и на
землю как будто спустились сумерки. Было 4 часа пополудни. Можно было собираться на охоту. Я разбудил казаков, они обулись
и принялись греть
воду.